Сопоставительный филологический анализ оригинала и русскоязычного перевода сонетов А. Мицкевича

Tam wiecznie lecąc jasne powypalał ślady?

Polko! – i ja dni skończę w samotnej żałobie;

Tu niech mi garstkę ziemi dłoń przyjazna rzuci.

Podróżni często przy twym rozmawiają grobie,

I mnie wtenczas dźwięk mowy rodzinnej ocuci;

I wieszcz, samotną piosnkę dumając o tobie,

Ujrzy bliską mogiłę i dla mnie zanuci.

Приведем подстрочный, буквальный перевод этого текста, с тем чтобы отчетливо увидеть переводческие потери и находки:

В стране весны, между роскошных садов,

Ты завяла, молодая роза! Потому что минуты прошлого,

Улетая от тебя, как золотые мотыльки,

Оставили в глубине сердца память.

Там, на севере возле Польши светят громады звёзд,

Для чего же на этой дороге их столько блестит?

Или это взгляд твой, полный огня, прежде чем погаснуть в могиле,

Там, вечно летя, выжег ясные следы?

Полька! – и я закончу дни в жалком одиночестве;

Здесь пускай мне горсть земли приятная ладонь бросит.

Путешественники часто возле твоей могилы разговаривают,

И тогда меня приведёт в чувство звук родного языка;

И поэт-пророк грустную песню, думая о тебе,

Возле могилы для меня запоёт.

В тексте угадываются факты личной биографии поэта, вынужденного жить вдали от родины. Поэтому А. Мицкевич использует общеупотребительные глаголы, имеющие яркую экспрессивную окраску: uwiędłaś, świecą, błyszczy, zgasnął, powypalał, skończę (dni). Его тяготит одиночество и жизнь вне родины. Эти же чувства поэт в названном сонете приписывает своей героине.

Общий речевой фон сонета «Gr? b Potockiej» А. Мицкевича простой, но в нем четко выступают два противоположных эмотивных плана. С одной стороны – роскошь природы, красота, счастливое прошлое. С другой – свет далекой родины, одиночество, печаль и смерть: rozkosznymi sady, złote motyle, świecą gwiazd gromady, wzrok jasne powypalał ślad; uwiędłaś, rzuciły pamiątek, wzrok twój zgasnął w mogile, dni skończę w samotnej żałobie. Яркие поэтические метафоры, эпитеты и сравнения, такие как: rozkosznymi sady, w kraju wiosny, jak złote motyle, gwiazd gromady, powypalał ślady, w samotnej żałobie распределяются именно между этими двумя полюсами, хотя и употребляются редко.

В первом катрене сонета «Gr? b Potockiej» А. Мицкевич, сравнивая Потоцкую с розой, создает образ молодой женщины, которая достойна жить в райском уголке, жила в нем, но погибла (uwiędła): «W kraju wiosny, pomiędzy rozkosznymi sady,/ Uwiędłaś, młoda różo!.» Поэт с горечью говорит о её смерти. Тезис катрена – смерть адресата, кому он посвящает эти строки. Строфа характерна своей завершённостью. И, тем не менее, есть сравнение «przeszłości chwile…ulatując…jak złote motyle…» – «минуты прошлого…улетают…как золотые мотыльки» и здесь же эпитет «przeszłości chwile» – «минуты прошлого», которые предваряют развитие данной темы-памяти о прекрасной и несчастной девушке. Здесь А. Мицкевич как бы материализует время, предоставляя ему возможность продолжить век ушедшего из этого мира там, в запредельных сферах.

Во втором катрене поэт уже общается с духом графини Потоцкой. Он видит её призрак в далёких созвездиях, раскинувшихся над Родиной, и верит в её звезду, которая дарит тепло его любимой Польше. Трепетные чувства, воплощённые в вопросе: «Dlaczegoż na tej drodze błyszczy się ich tyle?» – «Для чего же на этой дороге их столько блестит?», – сменяются неожиданным предположением «Czy wzrok tw? j ognia pełen… jasne powypalał ślady?» – «Или это взгляд твой, полный огня… выжег ясные следы?». Это свидетельство того, что поэт верит в загробную жизнь увядшей розы. Он говорит о бессмертии. Следует обратить внимание на характерную связку в двух катренах: «ulatując… jak złote motyle» и «…na tej drodze błyszczy się ich tyle…». Первое выражение – в душе, второе – в небесах, в глубоком космосе. Душа, воспарившая к небесам после смерти её владельца, обрела своё бессмертие и свет, исходящий из памяти его величества Времени.

Можно бесконечно удивляться способности поэта так тонко выражать свои ностальгические чувства. «Обращение к звёздам великого романтика, находящегося в изгнании, его страстный призыв к небу, объединяющему родной край и те места, где пребывает поэт, достигает не только вершин поэтического мировидения, но и масштабов космического мироощущения» [9, с. 80].

Поэту не надо много: чтобы о нём вспомнил кто-нибудь. Память Времени тревожит его. Он не желает смириться с мыслью, что может быть забыт всеми. И решение блестяще подтверждает пафос всех его переживаний: слёзы одинокого путника на его могиле (будущей) – венец всех его мечтаний.

Перевод, сделанный В. Левиком, выглядит так:

Здесь увядала ты, цветок родной земли!

Промчавшись мотыльков чредой золотокрылой,

В твой мир года весны и молодости милой,

Как тайного червя, о прошлом боль внесли.

Дугою к северу миллионы звезд взошли,

Кто мог в одну стезю их слить волшебной силой?

Не ты ль огнем очей, потушенных могилой,

На Польшу яркий путь зажгла в ночной дали?

Как ты, о полька, здесь я кончу дни в забвенье,

Но, может быть, мой холм найдет безвестный друг,

Пришедший навестить твое уединенье,

И польской речи я родной услышу звук,

И в песне о тебе строкою вдохновенной

Поэт грядущих дней почтит мой прах смиренный.

Слово и его смысл в тексте значимы прежде всего для выражения содержания произведения и основных интенций автора, для обеспечения эстетического воздействия. Ю.П. Солодуб выделяет два вида словесного образа. Первый из них опирается на прямые, первичные, ассоциативно-референционные связи слов и сочетаний слов с действительностью. Он вызывает «в сознании читателя конкретные представления о соответствующих реалиях, что в свою очередь помогает воспринимать достаточно сложные отвлеченные понятия, глубинные психологические состояния автора или его героев». Такая образность называется «первичной» [8, с. 23]. Второй вид образов – это тропы: метафоры и метонимии (чредой золотокрылой, молодости милой, тайного червя, волшебной силой, яркий путь, строкою вдохновенной, прах смиренный).

Сопоставление текста первой строфы с оригиналом показывает, что здесь нет прямых соответствий к образам rozkosznymi sady, młoda różo и к сравнению jak złote motyle. Однако в переводе В. Левика сохраняется смысл, который воплощали эти образные средства. Так, они оба сравнивают героиню с цветком, правда, В. Левик, в отличие от Мицкевича, не говорит, какой именно это цветок: «młoda różo». Ср.: «цветок родной земли». Теряется представление о красавице польке, но подчеркивается мысль о национальной принадлежности красавицы. Именно это роднит поэта Мицкевича с Марией Потоцкой. Но поэты сожалеют о преждевременной смерти женщины, сохраняя образ увядшего цветка.

Во второй строфе переводчик, как и в первой, отходит от буквального смысла оригинала. Он несколько видоизменил метафору А. Мицкевича «gwiazd gromady», Ср.: «мильоны звёзд», ввёл эпитет, которого нет в оригинале: «волшебной силой» и не использовал в своём переводе эпитет автора «jasne ślady», заменив его сочетанием «яркий путь».

В третьей строфе есть прекрасный эпитет: «w samotnej żałobie». В. Левик и здесь не стремится к дословному переводу. Он отказывается от этого яркого эпитета. Но о вечной памяти говорят и А. Мицкевич, и переводчик: «Tu niech mi garstkę ziemi dłoń przyjazna rzuci. /Podrużni często przy twym rozmawiają grobie…». Ср.: «…Но, может быть, мой холм найдёт безвестный друг, /Пришедший навестить твоё уединенье…». Хочется отметить, что Левик верно понял основной смысл этих строк Мицкевича.

В четвёртом трёхстишье, в отличие от трёх предыдущих строф, перевод более точный. Переводчик сохранил оборот А. Мицкевича «dźwięk mowy rodzinnej». Ср.: «речи… родной… звук». Правда, В. Левик несколько видоизменил оборот «I wieszcz samotną piosenkę dumając o tobie…», Ср.: «…И в песне о тебе строкою вдохновенной /Поэт грядущих дней…». Надо подчеркнуть, что Мицкевич использовал особую номинацию поэта wieszcz, которая переводится как «поэт-пророк». В. Левик ощутил здесь возвышенность стиля и, хотя использовал нейтральное слово поэт, но компенсировал потерю контекстом последней строфы в целом. Он использовал высокую книжно-славянскую лексику: вдохновенной, грядущих, почтит, прах, смиренный.

Перевод выдержан полностью в поэтическом стиле, при этом в нём много таких средств выразительности, которых нет у А. Мицкевича. Это перифраза цветок родной земли, сложная метафора огнем очей, потушенным могилой; эпитеты чредой золотокрылой, волшебной силой, безвестный друг, строкою вдохновенной, сравнение как тайного червя.

Поэт, как отмечалось, очень широко привлекал возвышенную книжную лексику: увядала, чредой, стезю, забвенье, почтит, смиренный. Эта возвышенность была свойственна русскому романтизму, но образ, созданный Мицкевичем, несколько иной. Нам кажется, что В. Левику не удалось в полной мере представить объективную сторону реальности, он намеренно использует в своём переводе яркие образные средства, которые не свойственны А. Мицкевичу. Может быть, автор оригинального текста вовсе не хотел пользоваться слишком высокими художественными тропами, чтобы не нарушить идею произведения. Ведь он говорит не о графине, а о простой, милой девушке, которая совсем не заслуживает такой печальной судьбы. Смысл произведения у В. Левика сохраняется, образная система переводимого произведения не понесла значимых потерь, но образы автора и героини сонета здесь иные. В подлиннике это живые люди, в переводе же это жизнеподобие стирается за счет избыточной поэтизации.

3. Сопоставительный анализ вербального выражения сонета А. Мицкевича «Rezygnacja» и его перевода

Когда мы говорим о переводе литературного, а особенно – поэтического текста, то сталкиваемся с проблемой адекватности перевода оригиналу: насколько полно перевод передает смысл, красоту, поэтические особенности, подтекст оригинала? Это во многом зависит от того, какую задачу ставил перед собой переводчик, насколько глубоко он сам понимает произведение, которое переводит. Перевод сонета «Rezygnacja» показывает, что В. Левик умел чувствовать оригинальный текст очень тонко.

Сонет «Rezygnacja» входит в цикл «Любовные сонеты. Этот цикл по сюжету разделен на два равных тематических микроцикла. Первые одиннадцать стихотворений образуют микроцикл, повествующий о возвышенных чувствах лирического героя к Лауре. Во временном пространстве эта история соответствует прошлому.

Известно, что А. Мицкевич не однажды был увлечен женщинами (Иоанна Залеска, Каролина Собаньска, графиня Гурьева). Однако в любовных сонетах на первый план выдвигается идеальный образ его первой возлюбленной – Марыли Верещако, которую называли «музой Мицкевича» [13]. Эта девушка, ставшая женой другого, осталась для поэта недостижимым идеалом, богиней, новой Лаурой. Адам Мицкевич не случайно называл свою возлюбленную именем, которое прославил Петрарка, потому что вслед за итальянским поэтом он с огромной силой воспел платоническую страсть к женщине.

Во втором микроцикле повествуется о герое-поэте, который проживает свою жизнь в кругу светского общества. Сонет «Rezygnacja», вошедший в этот цикл, выполняет функцию пограничную. Он разделяет прошлую жизнь и настоящую, идеальную любовь и салонную. В нем лирический герой, пересмотрев систему ценностей, отрекается от чистой глубокой любви и возвышенных чувств к Лауре; теперь он стоит на пороге новой жизни.

В своём сонете А. Мицкевич говорит о невзаимной любви, но любовь для него – это уже счастье и он не требует взаимности от своей возлюбленной.

REZYGNACJA

Nieszczęśliwy, kto próżno o wzajemność woła,

Nieszczęśliwszy jest, kogo próżne serce nudzi,

Lecz ten u mnie ze wszystkich nieszczęśliwszy ludzi,

Kto nie kocha, że kochał, zapomnieć nie zdoła.

Widząc jaskrawe oczy i bezwstydne czoła,

Pamiątkami zatruwa rozkosz, co go łudzi;

A jeśli wdzięk i cnota czucie w nim obudzi,

Nie śmie z przekwitłym sercem iść do stóp anioła.

Albo drugimi gardzi, albo siebie wini,

Minie ziemiankę, z drogi ustąpi bogini,

A na obiedwie patrząc żegna się z nadzieją.

I serce ma podobne do dawnej świątyni,

Spustoszałej niepogód i czasów koleją,

Gdzie bóstwo nie chce mieszkać, a ludzie nie śmieją.

Приведем буквальный перевод-подстрочник названного сонета.

ОТРЕЧЕНИЕ

Несчастен тот, кто зря о взаимности просит,

Еще более несчастен тот, кого пустое сердце печалит.

Но тот из всех людей самый несчастный,

Кто не любит, потому что любил и не смог забыть.

Видя яркие глаза и бесстыдные лбы,

Воспоминаниями отравляет роскошь, которая его обманывает;

А если прелесть и добродетель чувства в нём разбудит,

Не смеет с отцветшим сердцем идти к ногам ангела.

Или других презирает, или себя винит,

Обойдёт земную женщину, дорогу уступит богине

И, на обеих глядя, прощается с надеждой.

И сердце у него похоже на старинный храм,

Опустошенный чередой непогод и времен,

Где божество не хочет жить, а люди не смеют.

В этом сонете А. Мицкевич раскрывает душевную драму героя, используя общеупотребительные глаголы, имеющие яркую экспрессивную окраску: woła, nudzi, zatruwa, łudzi, obudzi, nie śmie, gardzi, żegna się. Необычайно выразительны яркие поэтические метафоры и эпитеты (próżne serce, przekwitłe serce, świątyni spustoszałej) и перифразы (iść do st? p anioła, b? stwo nie chce mieszkać, niepog? d i czas? w koleją, jaskrawe oczy i bezwstydne czoła)

По словам А. Мицкевича, несчастный тот, кто зовёт взаимность: «Nieszczęśliwy, kto próżno o wzajemność woła…»

Но ещё страшнее, по мнению автора, когда не любишь или не можешь забыть свою любовь: страдание и мучения от неё: «Lecz ten… nieszczęśliwszy…, kto nie kocha, że kochał, zapomnieć nie zdoła».

Во втором катрене А. Мицкевич говорит о том, что, увлёкшись кем-то, он как бы предаёт свою возлюбленную, воспоминания о чувствах к ней начинают причинять ему боль: «Pamiątkami zatruwa rozkosz, co go łudzi…», а с помощью метафоры «przekwitłe serce» он показывает, что новые чувства уже не будут такими ангельски чистыми и возвышенными: «Nie śmie z przekwitłym sercem iść do st? p anioła».

И, осознав всё это, поэт сравнивает своё сердце со старинным заброшенным храмом: «I serce ma podobne do dawnej świątyni…», в котором замерла жизнь: «Gdzie b? stwo nie chce mieszkać…». Под «b? stwem» он понимает что-то неземное и величественное.

Перевод В. Левика тоже носит название, созвучное оригиналу, хотя его следовало бы назвать «Отречение».

РЕЗИНЬЯЦИЯ

Несчастен, кто, любя, взаимности лишен,

Несчастней те, чью грудь опустошенность гложет,

Но всех несчастней тот, кто полюбить не может

И в памяти хранит любви минувшей сон.

О прошлом он грустит в кругу бесстыдных жен,

И если чистая краса его встревожит,

Он чувства мертвые у милых ног не сложит,

К одеждам ангела припасть не смеет он.

Надежде и любви равно далекий ныне,

От смертной он бежит, не подойдет к богине,

Как будто сам себе он приговор изрек.

И сердце у него – как древний храм в пустыне,

Где все разрушил дней неисчислимых бег,

Где жить не хочет бог, не смеет человек.

Уже в первой строке первого катрена у В. Левика можно увидеть слова с иным смыслом, чем у А. Мицкевича: «o wzajemność woła» у переводчика как «взаимности лишён». Далее видно, что метафорический эпитет «próżne serce» В. Левик переводит просто словом «грудь», но добавляет более ёмкий, содержательный, яркий и насыщенный оборот «опустошённость гложет». У переводчика нет образа «przekwitłe serce», но здесь он использует другой образ: «nie śmie z przekwitłym sercem iść do st? p anioła…», Ср.: «он чувства мёртвые у милых ног не сложит, к одеждам ангела припасть не смеет он…». Но смысл катрена, как мне кажется, переводчик сохранил.

От оригинала В. Левик ушёл и в первых трёх строках второй строфы: мы видим совсем другие эпитеты и метафоры: «Widząc jaskrawe oczy i bezwstydne czoła, /Pamiątkami zatruwa rozkosz, co go łudzi; /A jeśli wdzięk i cnota czucie w nim obudzi…» Ср.: «О прошлом он грустит в кругу бесстыдных жён, /И если чистая краса его встревожит, /Он чувства мёртвые у милых ног не сложит…». Четвёртая строка у переводчика почти не отличается от оригинала: «Nie śmie z przekwitłym sercem iść do st? p anioła…». Ср.: «К одеждам ангела припасть не смеет он…». Но этот неточный перевод не мешает увидеть, что смысл катрена здесь так же сохраняется. Удалось переводчику передать и внутреннюю борьбу лирического героя, который постоянно находится перед выбором: он сохранил и даже порой подчеркнул антонимические построения в тексте: полюбить не может – хранит любви минувшей сон; бесстыдные жены – чистая краса; чувства мертвые – милые ноги; смертная – богиня; жить не хочет бог, не смеет человек

В третьей строфе смысл сохранен, хотя буквального соответствия тоже нет: «z drogi ustąpi bogini» – «не подойдёт к богине».

Перевод последнего катрена вполне адекватен. Переводчик не только сохранил центральный, ключевой образ-сравнение сердца с опустевшим храмом: «I serce ma podobne do dawnej świątyni,…» Ср.: «И сердце у него, как древний храм в пустыне…», но и точно передал содержательное образное его определение: Spustoszałej niepog? d i czas? w koleją – Где все разрушил дней неисчислимых бег. В результате возникает емкий, точный метафорический образ сердца разочарованного героя, которое уподобляется святилищу, Gdzie b? stwo nie chce mieszkać, a ludzie nie śmieją – /Где жить не хочет бог, не смеет человек.

На мой взгляд, переводчику не удалось в полной мере передать поэтическую индивидуальность и выразительность выдающегося художника слова, своеобразие польского языка и стиля стиха автора. Однако образное словоупотребление А. Мицкевича в переводе В. Левика передано достаточно полно. Переводчик стремился точно выразить поэтические идеи этого сонета и сохранить яркие языковые средства, и ему это удалось. Он пытался передать и некоторые особенности авторского стиля: эмоциональность, образность, языковые средства художественной выразительности, но это получилось у него не везде.

Заключение

Сопоставительный анализ поэтических произведений Мицкевича и их переводов подтверждает, что поэтическая речь во многом затрудняет работу переводчика. Образы, их структура и взаимодействие в поэзии несут большую долю информации поэтического текста. Поэтому изменение образного строя текста может приводить (как видим мы это в переводах В. Левика) к изменению информационного содержания текста.

Познакомившись с сонетами А. Мицкевича, можно увидеть, что внутренний мир лирического героя раскрывается не столько через поступки и события, сколько через конкретное душевное состояние, переживание отдельной жизненной ситуации в данный момент. Каждый сонет – единичное и конкретное проявление его индивидуальности. В образе лирического героя воплощается художественное представление о желаемом или должном, обладающее максимальной полнотой обобщения. Языковые средства выражения внутренней жизни героя – это образные средства, и В. Левик постарался их сохранить или найти адекватные соответствия.

В текстах В. Левика мы видим адекватный перевод стихотворений, то есть он переводит не каждую смысловую единицу по отдельности, а значение перевода в целом, сохраняя, как правило, красоту оригинала и тот эффект, которого хотел достичь автор.

Однако если коммуникативное намерение автора оригинальных текстов переводчик неизменно передает правильно, то сохранить все элементы образного ряда ему удавалось не всегда. Переводы, представленные нами, сохраняют мысль, но дух и настроение иногда искажаются, вследствие того, что язык русской поэзии не может передать нужную тональность польской речи. Следовательно, какими бы хорошими ни были переводы В. Левика, следует помнить, что, к сожалению, ни один перевод никогда не передаст всей полноты оригинала.

Литература

1.     Википедия – свободная энциклопедия: #"#_ftnref1" name="_ftn1" title="">[1] Адам Мицкевич. Сонеты – Л.: «Наука», 1976; Адам Мицке­вич. Стихотворения. Поэмы, М.: «Художественная литература», 1968 – 744с. /Стихотворения 1820 – 1824 (переводчик Вильгельм Левик).

Страницы: 1, 2