Европейские поэты возрождения

Европейские поэты возрождения

Западно-Европейская поэзия эпохи Возрождения

Есть ли основания для того, чтобы выделять необозримую область поэзии

изо всего литературного наследия Возрождения? Да, есть: именно в поэзии

великий переворот в истории человечества, называемый Возрождением, или

Ренессансом, обрел особенно раннее и особенно полное выражение. Новый

человек, который начал создавать новую историю, именно через поэзию с

наибольшей силой сказал о себе и своем времени, нашел в ней язык для своих

чувств. Не случайно у колыбели новых литератур, на переломе от

средневековья к Возрождению, стоят, прежде всего, поэты: Данте и Петрарка в

Италии, Вийон во Франции, Чосер в Англии, Гарсиласо де ла Вега и Боскан в

Испании, Брант и Мурнер в литературе немецких земель, Борнемисса в Венгрии.

Во всех этих случаях речь идет не просто о подъеме интереса к поэтическому

искусству, а о большом общем движении, развивающемся в каждой стране по-

своему, но имеющем и свою внутреннюю взаимосвязь, и свои общие

закономерности.

Говоря об эпохе Возрождения как о великом историческом перевороте, Ф.

Энгельс в предисловии к «Диалектике природы» подчеркивал, что в ходе этого

переворота в Европе сложились нации, родились национальные литературы,

выковался новый тип человека. Эта эпоха «нуждалась в титанах» — и «породила

титанов по силе мысли, страсти и характеру, но многосторонности и

учености». Необычайную многогранность дарований, стремление творчески

познать мир во всех его проявлениях — в науке, искусстве, политике —

Энгельс считал типической чертой людей Возрождения: «Леонардо да Винчи был

не только великим живописцем, но и великим математиком, механиком и

инженером... Альбрехт Дюрер был живописцам, гравером, скульптором,

архитектором... Лютер вычистил авгиевы конюшни, но только церкви, но и

немецкого языка, создал современную немецкую прозу и сочинил текст и

мелодию того проникнутого уверенностью в победе хорала, который стал

«Марсельезой» XVI века».

Добавим, что трудно найти крупного деятеля культуры эпохи Возрождения,

который бы ни писал стихов. Талантливыми поэтами были Рафаэль, Микеланджело

и Леонардо да Винчи; стихи писали Джордано Бруно, Томас Мор, Ульрих фон

Гуттен, Эразм Роттердамский. Искусству писать стихи обучались у Ронсара

принцы Франции. Стихи сочиняли римские папы и итальянские князья. Даже

экстравагантная авантюристка Мария Стюарт обронила изящные стихотворные

строки, прощаясь с Францией, где протекала ее веселая юность. Лирическими

поэтами были выдающиеся прозаики и драматурги. Очевидно, великий переворот

имел свой ритм, четко улавливаемый талантливыми людьми и бившийся и их

пульсах. В видимом хаосе исторических событий, обрушившихся на Европу,— в

войнах, восстаниях, великих походах за тридевять земель, в новых и новых

открытиях — звучала та «музыка сфер», тот голос истории, который всегда

внятен в революционные эпохи людям, способным его услыхать. Эти новые ритмы

жизни с огромной силой зазвучали в поэзии, рождавшейся на новых европейских

языках, которые во многих случаях обретали своп законы именно в связи с

деятельностью поэтов.

Важным и общим моментом для всей европейской поэзии эпохи Возрождения

было то, что она оторвалась от певческого искусства, а вскоре и от

музыкального аккомпанемента, без которого была немыслима народная лирика

средневековья, а также искусство рыцарских поэтов — трубадуров и

миннезингеров. Ценою усилий смелых реформаторов поэзия стала областью

строго индивидуального творчества, в котором новая личность, рожденная в

бурях Возрождения, раскрывала своп отношения с другими людьми, с обществом,

с природой. Сборники итальянских поэтов XIV—XV веков еще называются по-

старому: «Песенники» — «Канцоньере», но стихи уже печатаются для

произнесения вслух либо чтения про себя, ради все увеличивавшегося племени

любителей поэзии, забывавших весь мир над книгою стихов, подобно юным

героям «Божественной Комедии» Паоло и Франческе.

Однако поэзия нового времени по могла до конца порвать связь с песней,

особенно народной. Больше того, именно в эпоху раннего Возрождения по всем

странам Европы прокатывается могучая полна народной поэзии, преимущественно

песенной. Можно сказать, что расцвет лирической поэзии в эту пору начался

именно с поэзии народных масс — крестьянских и городских, повсеместно в

Европе чувствовавших, как нарастают их силы, их воздействие на жизнь

общества. Эпоха Возрождения стала эпохой великих народных движений,

подрывавших устои средневековья, возвещавших пришествие нового времени. В

середине XIV века феодальная Франция была потрясена крестьянским восстанием

— Жакерией. Восстание было жестоко подавлено, по память о нем не умерла и

воскресла в народном движении второй половины XVI века, в котором сказалось

стремление французских крестьян положить конец религиозным войнам; с их

волей пришлось считаться и гугенотам и католикам не только потому, что обе

религиозные партии сплошь да рядом объединялись в подавлении крестьянских

восстаний, но и в поясках решения вопроса о будущем Франции.

Так суровый и убежденный гугенот Агриппа д'0биньс, поднимаясь над своей

религиозной и сословной ограниченностью, в «Трагических поэмах» смотрит на

народ как на некую силу, перед которой он, французский шевалье, в ответе за

судьбы страны.

В середине XIV века крестьянская война, известная под названием

восстания Уота Тайлера, потрясла феодальную Англию. Это восстание

обнаружило тесную связь с народными антифеодальными движениями той борьбы

за реформу католической церкви, которую возглавил мятежный епископ Виклиф.

Глубинные связи народного бунта и критики феодальной идеологии

раскрываются в «Видении Петра Пахаря», поэме 70-х годов XIV века,

приписываемой безвестному неудачнику Уильяму Ленгленду и переполненной

отголосками устного народного творчества. Носителем нравственной истины

здесь выведен труженик, пахарь. В XIV веке, очевидно, сложился и сюжетный

основной костяк баллад о бунтаре и народном заступнике Робине Гуде, ставших

любимым народным чтением, как только в Англии заработали печатные Станки.

Пятнадцатое столетие было отмечено гуситскими войнами в Богемии и

Моравии, вызвавшими близкие по характеру движения в сопредельных странах

Центральной и Западной Европы. Гуситские войны создали целую литературу, и

в ее памятниках есть идеи наивного экономического равенства, защитниками

которого выступали «левые» группировки гуситов. В том же XV веке народ

оказался силой, опираясь на которую французские короли изгнали, наконец, из

своей страны английских захватчиков, а короли Кастилии и Арагона завершили

«реконкисту» — отвоевание исконной испанской земли, захваченной за

несколько столетий до этого арабами (маврами). События конца Столетней

войны, завершенной с помощью народных ополчений, нашли выражение в легендах

о пастушке из Домреми — Жанне д'Арк, спасшей Орлеан и как бы от имени

народа короновавшей Карла VII в Реймсе. События реконкисты отражены в

большом цикле испано-арабских романсов, не только запечатлевших этот

героический период истории Испании, но и оплодотворивших испанскую

литературу ближайших веков. В конце XV века началось движение городских

народных масс Италии, возглавленное Савонаролой.

Но надвинулся грозный XVI век, в начале которого развернулась Великая

крестьянская война в Германии, которую Ф. Энгельс назвал первой буржуазной

революцией в Европе (1525 г.). Крестьянская война была подавлена с

жестокостью, беспримерной даже для немецких псов-рыцарей, но она дала

буйные всходы, прежде всего в близлежащих Нидерландах, где освободительная

война против владычества испанцев была завершена созданием в 1688 году

независимых Нидерландских статов — государства местной буржуазии,

победившей только в силу героической поддержки крестьянских и городских

трудовых масс. Эти две революции дали мощную вспышку народной поэзии. В

Германии появились анонимные народные песни о борьбе крестьян против

рыцарей, пламенная проза прокламаций Томаса Мюнцера. Эпопея Нидерландской

революции породила большую поэтическую традицию, в которой особое место

принадлежит песням повстанцев — гёзов (буквально «нищих»). В рядах гёзов

сражалось немало отважных сыновей среднего и мелкого дворянства и еще

больше молодых купцов, владевших шпагой не хуже, чем аршином или весами.

С неустанно обогащавшимся опытом народной поэзии связано в эпоху

Возрождения развитие двух основных форм баллады, выросшей из танцевального

народного жанра: сложная форма, построенная на повторяющейся рифме и

завершающаяся обязательным рефреном-«посылкой» — в странах романских

языков, и другая, четырех строчная баллада с более свободной рифмой — в

странах германских языков, особенно в Англии и Скандинавии. Своеобразным

заповедником баллады, где она существует до сих пор как живой поэтический

жанр, стали многочисленные архипелаги Северной Атлантики с их смешанным

населением преимущественно датского происхождения. Датская баллада времен

Возрождения, образцы которой включены в данный том, стала классическим

жанром народной поэзии Северной Европы. К ней близка шотландская и

ирландская баллада, в которых живы элементы фольклора кельтских племен,

располагавших поразительно оригинальным и разнообразным устным поэтическим

творчеством.

Начиная с середины XV века книгопечатные станки выбрасывают множество

изданий, рассчитанных на широкие круги читателей, образцы народной поэзии —

песни, романсы, загадки, а также «народные книги» (среди них — книга о Тиле

Уленшпигеле и книга о докторе Фаусте). Их перерабатывают и используют

писатели-гуманисты, даже весьма далекие от движения народных масс, но

чувствующие тягу к народным источникам. Полистаем пьесы Шекспира, его

современников и предшественников, — сколько народных баллад мы найдем в

самом сердце их замыслов; в песне Дездемоны об ивушке-иве, в песне Офелии о

Валентпновом дне, в атмосфере Арденнского леса («Много шума ни из чего»),

где скитается Жак, столь напоминающей о другом лесе — Шервудском, притоне

стрелка Робина Гуда и его веселой зеленой братии. А ведь, прежде чем

попасть в чернильницы сочинителей, эти мотивы ходили по площадям английских

городов, по сельским ярмаркам и придорожным харчевням, исполнялись

бродячими певцами, пугали набожных пуритан. Из сходных материалов строилась

грандиозная книга Рабле, впитавшая в себя французский народный юмор,

обогащенный глубокими идеями и острой сатирой ученого-гуманиста; близкие

мотивы звучали в поэзии Клемана Маро, когда он перелагал на мелодии любимых

парижским. Народом уличных песенок строгие псалмы Давида. Этот мир образов

в его испанском осмыслении теснился перед умственным взором Сервантеса,

когда он создавал историю Дон-Кихота. Образы итальянского театра масок

(комедии dell'arte), даже измененные различного рода обработками, тоже

несут в своей насмешливой типологии открытия, сделанные народным гением.

Народная поэзия эпохи Возрождения была одним из могучих источников

обновления поэзии в целом. Но только одним из них.

У поэта той эпохи был и еще один источник вдохновения: классическая

древность. Страстная любовь к знаниям гнала поэта в далекие путешествия в

анатомические театры, в кузницы и в лаборатории, — но также и в библиотеки.

До XV века образованный европеец знал кое-какие произведения латинской

литературы, уцелевшие от античного Рима, в свою очередь много усвоившего у

культуры Древней Греции. Но сама греческая культура стала широко известна

позднее, особенно после XV века, когда в борьбе с турками рухнула Византия,

последняя опора средневековой греческой цивилизации на Ближнем Востоке.

Тысячи беженцев-греков, хлынувших из земель, завоеванных турками, в

христианские страны Европы, несли с собой знание родного языка и искусства,

многие стали переводчиками при европейских дворах, учителями греческого

языка в европейских университетах, советниками при больших типографских

домах, издававших античных классиков в оригинале и переводах.

Античный мир — от Афин до Спарты — предстал перед умственным взором

европейца не только как некая канувшая в прошлое реальность, на опыте

которой можно выверять свою собственную судьбу, но и как утопический идеал,

золотой век гармонического общества и человека, чей образ вставал перед

поэтами молодой Европы со страниц древних авторов, оживал в древних

скульптурах и рисунках.

Античность стала как бы вторым миром, в котором жили поэты Возрождения.

Они редко догадывались о том, что культура античности была построена на

поту и крови рабов; народ античности они представляли себе как аналогию

народу своего времени и так его изображали. Пример тому — взбунтовавшаяся

чернь в трагедиях Шекспира, «античные» крестьяне и ремесленники на полотнах

художников Ренессанса или пастухи и пастушки в их стихах и поэмах.

В мире античной словесности поэт эпохи Ренессанса нашел для себя

гигантскую лабораторию опытов, которые ему теперь захотелось проделать

самому, неисчерпаемо богатое наследие образов и чувств, которые он понимал

по-своему. Искусство художественного перевода в эпоху Ренессанса сделалось

почти обязательной стороной деятельности любого поэта, писавшего на каком-

либо живом языке, а «подражание древним авторам» в той или иной мере стало

общей чертой поэтов эпохи Возрождения. Нимфы, сатиры и весь античный Олимп

переселились в дубравы и рощи Западной и Южной Европы. Их можно найти и в

Гастинских лесах Ронсара, и в Шервудском лесу Шекспира, и в лавровых рощах

Испании, не говоря уже о сладостных пейзажах Италии, где они как бы вновь

обрели свой домашний приют. Нептун и Нереиды благословляли каравеллы

испанских конквистадоров, носившие имена католических святых, каждый

итальянский кондотьер оказывался то ли Ахиллом, то ли Гектором и порою

чувствовал себя им. Поэтические опыты вроде триметров англичанина Эдмунда

Спенсера, подражавших просодии и строфике античных поэтов, стали признаками

новой поэзии в любой стране Европы, затронутой теплом и светом Ренессанса.

Постепенно в потоке литературного развития той эпохи наметились два

течения: одно в борьбе за становление новой национальной литературы

ориентировалось на античные образцы, предпочитало их опыт народной

традиции, учило молодежь писать «по Горацию» или «по Аристотелю». Иной раз

в своем стремлении быть поближе к античным образцам эти «ученые» поэты даже

отбрасывали рифму, которая была бесспорным завоеванием европейской

средневековой поэзии. Представители другого направления — среди них Шекспир

и Лоне де Вега,— высоко ценя античную литературу и нередко добывая из ее

сокровищниц сюжеты и образы для своих произведений, все же отстаивали за

писателем не только право, но и обязанность, прежде всего, изучать и

воспроизводить в поэзии живую жизнь. Об этом разговаривает с актерами

Гамлет, применительно к сценическому мастерству, о том же твердит Лоне де

Вега в трактате «О новом искусстве писать комедии». Именно Липе прямо

высказывает мысль о необходимости считаться с народной традицией в

искусстве. Но и Шекспир в своих сонетах, рассказывая о некоем собрате по

перу, который оспаривал его поэтическую славу, противопоставляет его

«ученой», «изукрашенной» манере свой собственный «простой» и «скромный»

стиль. Оба течения в целом составляли единый поток гуманистической поэзии,

и хотя в нем были внутренние противоречия, обусловленные » различных

странах разными общественными причинами, поэты-гуманисты противостояли тем

писателям своего времени, которые пытались защищать старый феодальный мир,

устарелые эстетические нормы и старые поэтические приемы.

Борьба между силами антифеодального движения и силами реакции,

развернувшаяся в различных формах во всех странах Европы, складывалась на

первых порах далеко не всюду в пользу прогрессивных исторических сил. К

концу XVI столетия в Италии, Испании и особенно в Германии временно верх

взяла реакция. Это усложнило положение гуманистов по всей Европе. I; тому

же новое общество все больше обнаруживало угрозу порабощения человека, не

успевшего сбросить узы феодального угнетения, иным тираном— золотом. В

такой ситуации разразился тяжелый кризис гуманистических идей. Многие

талантливые поэты и писатели разочаровались в идеалах гуманизма, отступили,

отошли от идей Возрождения. Среди них были глубоко

противоречивые художники, которые о большой силой запечатлели в

прекрасных стихах свои мучения и поиски истины, свои заблуждения и

прозрения. Таких противоречивых поэтов нельзя относить в лагерь реакции; их

творчество, при всей его сложности, в конечном итоге составило важную

ступень в истории культуры их стран.

Зачинательницей новой поэзии, давшей на долгие годы образцы для других

стран Европы, была Италия. Кружок итальянских поэтов, сплотившийся в конце

XIII века и вошедший в историю мировой литературы под названием «поэтов

сладостного нового стиля», был первым возрожденческим вольным Союзом поэтов-

друзей, связанных широким кругом общих интересов. Из него вышел молодой

Данте — автор книги сонетов и канцон «Новая Жизнь». Наполненные высоким.

Мистическим бредом и аллегориями, стихи о любви, которые бормотал юноша из

Флоренции, гуляя по окрестностям родного города с томиком Вергилия в

кармане, были порою еще настолько неясны самому автору, что он сочинил для

«Новой Жизни» прозаический комментарий. Молодой поэт еще не уверен в

изобретаемом им поэтическом языке, он поверяет его прозой столь же

«сладостной», как и его стих. Но как сложна и богата духовная жизнь автора

этих стихов о девочке Биче Портинари, которую он обессмертил в образе

Беатриче! Первое дыхание всей будущей прелести любовной европейской поэзии

проносится в этом цикле стихов, как дуновение ветра в картине «Весна»

Сандро Боттичелли — гениального иллюстратора Данте.

Несмотря на все связи со средневековой литературной традицией, Данте —

как бы явление поэтического взрыва. Лирическая стихия господствует и в

суровой эпопее «Божественной Комедии», наполняя поэму о загробном мире

огнем и слезами, всем кипением жизни той бурной эпохи, всеми оттенками

чувств.

Вслед за Данте выступает другой великий флорентиец, продолжавший дело

создания единого итальянского национального языка и литературы,— поэт-

философ и ученый, политик и путешественник Франческо Петрарка, воплощение

острейших коллизий духовного мира человека раннего Возрождения. Мучительные

вопросы и не до конца убедительные ответы встают со страниц философских

трактатов Петрарки, особенно его «О презрении к миру»;

выбрав в собеседники одного из авторитетнейших «отцов» христианской

церкви — Блаженного Августина, поэт признается, что не может разобраться в

противоречиях, раздирающих его собственную душу: что такое поэзия — грех

или священное призвание? Что такое его любовь к прекрасной Лауре — мука или

счастье? Почему он вечно оказывается в плену противоречивых чувств, от

которых «горит в холодный день и под ярким солнцем леденеет»? После «Стихов

на жизнь и смерть мадонны Лауры» форма сонета стала как бы знаменем новой

поэзии, а страстность и сила поэтического выражения этих стихов, в

особенности же изощренный их стиль — «петраркизм», надолго подчинили своему

обаянию литературу многих стран Европы.

Замечательна пламенная политическая лирика Петрарки — самовыражение

итальянского патриота и республиканца, сторонника Кола ди Риенци —

«трибуна» XIV века, который пытался ценой своей жизни вернуть былую славу

Риму. Славе Рима посвящена и латинская поэма Петрарки «Африка», тончайшее

подражание «Энеиде» Вергилия, напоминавшая современникам поэта о подвигах

Сципиона Африканского. Горделивая политическая утопия, мечта о

восстановлении великой Римской республики, переплеталась здесь с

политическим расчетом: на месте древнего Карфагена был опять коварный и

могущественный враг — арабы, чьи суда шныряли у итальянских берегов и

Страницы: 1, 2, 3