Категоризация и информативный спектр картины мира

Эмоциональная оценка представляет собой определенную реакцию человека на объекты и события окружающего мира, которые затрагивают непосредственно его установки и нормы поведения, и которые он считает важными для себя. Эмоции и чувства окрашивают речевую деятельность, корректируя ее в соответствии или несоответствии с предполагаемым конечным результатом. Поэтому эмоциональная оценка чаще всего носит субъективный и индивидуальный характер, так как она связана с особенностями восприятия мира отдельным человеком и его субъективной шкалой ценностей.

Эмоциональное оценочное высказывание включает, помимо собственно оценочных концептов хороший/плохой, добро/зло, также концепты, связанные с эмоциями человека - любовь, ненависть, печаль, веселье и пр. По мнению Е.М. Вольф, "при предикатах желания событие оценивается как положительное для субъекта желания, при выражениях нежелания как отрицание" (Вольф, 1985, 125).

Метафорические номинации являются наиболее эффективным средством представления и оценки действительности при помощи образного словоупотребления, которые призваны создать у адресата нужный адресанту яркий, зримый образ, также суггестивно влияющий на восприятие информации под заданным углом зрения. Метафорические номинации обнаруживают большое семантическое разнообразие и устойчивость: отрицательно оцениваются пороки, неблаговидное поведение, низкое общественное положение, физические недостатки, а также некоторые физические качества, объективно не являющиеся отрицательными, но обладающие избыточностью, чрезмерным проявлением.

Процесс метафоризации является одним из когнитивных процессов, обуславливающих языковое творчество личности. В ходе этого процесса создаются новые личностные смыслы, которые, базируясь на установлении ассоциативных связей, сходств и различий между явлениями мира представляют субъективное отношение индивида к миру, его видение, его трактовку определенного фрагмента действительности.

2.3 Лингвокреативный аспект метафорических номинаций как индикатор реализации авторской интенции

Метафора, являясь средством создания образа, реализует в концентрированном виде логические, ассоциативные и образные параметры, отражающие общий уровень развития личности (Теория метафоры; Шрагина, 1997). Метафорическая способность, то есть способность субъекта конструировать и использовать метафоры в процессе своей деятельности характеризует качественно новую способность языковой личности, а именно креативность.

Лингвистические исследования, посвященные лингвокреативной деятельности, раскрывают не результаты творческой деятельности человека, а ментальные механизмы, описывающие порождение нового в языке (Дж. Лакофф, Р. Лангакер, Дж. Фоконье; Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, О.К. Ирисханова, Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, Ю.С. Степанов), и обнаруживают истоки лингвокреативности «в речемыслительной деятельности человека, в особенностях восприятия и конструирования им окружающего мира» (Ирисханова, 2005, 16).

Многие исследователи полагают, что метафора немыслима вне атмосферы эмоционально-интеллектуального напряжения, возникающего при открытии в определенном предмете, явлении новых граней, признаков, свойств, так как человек, формирующийся под воздействием многих факторов (историческая и культурная эпоха, социум, его картина мира и пр.,) подвергает всю внешнюю информацию собственной ментальной обработке, как бы пропуская ее через себя и формируя таким образом свою индивидуальную картину мира, которая затем при определенных условиях находит свое вербальное выражение (Ульянова, 2004). Метафора в состоянии раскрыть как эмоциональный, так и интеллектуальный потенциал ее автора.

Механизм конструирования метафоры можно представить как ряд мыслительных операций. На первом этапе происходит возникновение авторского замысла и поиск основания метафоры - объекта, позволяющего автору выразить свою идею и скрытые интересы. Ведущий фактор здесь -личность автора, именно она определяет мотив выбора того или иного выражения. При поиске по ассоциации возникают образы и понятия, из них автор выбирает те, которые работают на его замысел. Замысел метафоры - это стремление субъекта назвать осознаваемое, но еще "необдуманное" новое понятие или новую вещь путем использования уже известного, названного, вербализованного понятия. Яркость создаваемых образов определяется диапазоном объектов и явлений, с которыми могут быть установлены связи, и богатством и глубиной чувств, то есть эмоциональным отношением.

Эмоциональная сторона задает тон всем последующим ментальным операциям в дискурсе (Кремер, 1999, 26-27), поскольку авторское проявление в дискурсе не ограничивается одной только интеллектуальной стороной (что, по определению Ю.П. Караулова, соответствует вербально-семантическому и когнитивному уровню языковой личности).

Лингвокреативная деятельность автора начинается, по мнению Ю.П. Караулова, с мотивационно-прагматического замысла, который включает в себя анализ и оценку прагматической ситуации, соотнесение внутреннего замысла, концепции будущего текста, хранящейся во внутреннем ментальном пространстве, и интенции с фактором адресата, а также оценку возможной эффективности его реализации (Караулов, 1987, 6).

Индивидуально-эмоциональный уровень языковой личности является результатом воплощения авторской позиции и отражением его эмоционально-волевых переживаний, которые обусловлены «стремлением автора... устранить неполноту, неточность существующих представлений, обращенностью автора к потенциальному читателю, личностным характеристикам и т.д. (Бурдина, 2002, 134).

Эмоциональное напряжение, происходящее в человеческом мозгу при образовании метафоры, выражается на уровне языка в его экспрессивной функции. Языковую основу экспрессии составляют, по мнению многих лингвистов, выраженные при помощи эмоционально-оценочной лексики и экспрессивного синтаксиса объективно существующие эмоции и оценки предмета речи говорящим, то есть эмоциональность и оценочность (Лукьянова, 1986). Следует отметить, что в рамках когнитивных исследований текста семантическая и грамматическая составлющие не рассматриваются отдельно друг от друга, поскольку «лексика, морфология и синтаксис образуют континуум символических структур» в процессе коммуникации, и следовательно в тексте (Лангакер, 1992, 8).

Проблема экспрессивности является одной из самых значительных проблем в лингвистике, так как она связана с субъективным аспектом человеческого языка, с отношением говорящего к содержанию высказывания или его адресату.

Под экспрессивностью в настоящий момент понимается совокупность семантико-стилистических признаков единицы языка, которые обеспечивают ее способность выступать в коммуникативном акте как средство субъективного выражения отношения говорящего к содержанию или адресату речи (ЛЭС, 2002, 591), ее «не-нейтральность, отстранение, деавтоматизация, придающие речи необычность, и тем самым и выразительность, связанную с тем, что сигнал, передаваемый языковым выражением, усилен и тем самым выделен из общего потока за счет необычного стилистического использования языковых средств, либо посредством интенсификации количественных и качественных аспектов обозначаемого, либо же в результате восприятия ассоциативно-образного представления, возбуждаемого данным выражением и служащеего стимулом для положительной или отрицательной эмоциальной реакции реципиента» (Телия, 1991, 5).

Итак, можно сделать вывод о том, что экспрессивность текста есть категория, заданная автором, которую можно рассматривать как «реализацию авторской интенции выразить определенные эмоции при помощи эмфатического выделения того или иного знака» (Гришина, 1988, 19).

Метафорические структуры, репрезентирующие категорию качества, являются в той или иной мере экспрессивными. В коннотацию метафорических номинаций, наряду с эмоциональностью, оценоч-ностью, интенсивностью-экстенсивностью и стилистической отнесенностью, входит явно выраженная образность, понимаемая как семантическое свойство языкового знака, его способность выразить определенное внеязыковое содержание, то есть передать внеязыковую информацию посредством целостного наглядного представления-образа с целью характеристики обозначаемого им лица, предмета, явления и выражения личной эмоциональной оценки автора высказывания наиболее подходящими на его взгляд средствами, выбор которых он осуществляет в соответствии со своей коммуникативной интенцией, например:

Sie ist eine richtige Schlange//Er ist falsch wie eine Schlange/Zeine Schlange am Busen ncihren - для выражения эмоции неодобрительности, отрицательной оценки очень коварного, злого человека, образ которого ассоциируется с образом пресмыкающегося;

eitler Affe//eingebildeter Affe//sich benehmen wie ein wildgewordener Affe -для выражения эмоции презрения и отрицательной оценки глупого, тщеславного человека, зазнайки, не контролирующим свои эмоции, образ которого ассоциируется с образом невоспитанной обезьяны; jd ist wie ein Dorn im Auge — для выражения эмоции презрения и отрицательной оценки придирчивого, надоедливого вследствие чрезмерной требовательности человека, образ которого ассоциируется с образом некоего предмета, доставляющего неудобство.

Таким образом, в тексте отражается результат авторского преломления интеллектуального, социального и вербального содержания через призму собственных эмоций, оценок и через личный опыт, что дает нам право говорить об «информационном следе» личности автора (Полюжин, 2002), «печати субъекта» (Кремер, 1999), поскольку текст, как один из продуктов человеческой деятельности, отражает ментальную картину мира субъекта и предоставляет реципиенту «субъектный образ объективного мира" (Кубрякова, цит. по Ульянова, 2004, 101).

Процесс выбора в речемыслительной деятельности связан с необходимостью использовать те или иные языковые средства. Речемьтслительная деятельность автора и реципиента охватывает ряд ментальных актов, начиная с речевой интенции и кончая созданием текста, его пониманием (Каменская, 1990, 16). Степень предпочтительности одного языкового средства другому в акте вербального отбора характеризует самого говорящего и его интенции: выбрать - значит выразить свое отношение как к речи, так и к объекту выраженной ею реальности. Толчком для языкового словотворчества служат субъективные мотивы, которые, как правило, репрезентируют общие языковые закономерности. Языковой эксперимент со словом имеет ярко выраженную прагматическую направленность: стремление к более точному выражению своего состояния, желание произвести на адресата сильное впечатление, т.е. вербализовать свое психологическое состояние наиболее полно. Именно замысел конституирует текст как таковой, обуславливает употребление тех или иных языковых единиц. Каждая языковая единица, используемая в тексте, является способом выражения конкретного намерения автора. При этом автор не просто стремится донести до реципиента какую-либо информацию, но и определенным образом воздействовать на него.

Одной из наиболее многочисленных тематических групп лексики современного немецкого языка является группа наименований лиц, так называемых «окказиональных антрополексем» (Красникова, 2004). Особенности грамматического строя и системы словообразования немецкого языка обусловили их форму. Они представляют собой грамматические однословные метафоры типа Warmduscher/Kaltduscher, которые будут подробно описаны, классифицированы и систематизированы в третьей главе диссертации. Особого внимания заслуживает тот факт, что именно в окказиональных образованиях, являющихся одним из наиболее ярких средств индивидуального (авторского) отражения мира, особенно отчетливо проявляется реализация лингвокреативного потенциала личности автора, например: Aldi-Einkaufer, Bitte - und Danke-Sager, Brigitte-Leserin, Geschirr-am-selben-Tag-Sptiler, In-die-Hand-Huster, Mit-Besteck-Esser и т.д. Даже это небольшое количество приведенных здесь примеров наглядно показывает, что окказиональные антрополексемы впитывают особенности культуры, истории и менталитета носителей данного языка, являясь своего рода концентрацией того, что называется "фоновыми знаниями" и адекватная интерпретация без наличия таковых невозможна.

Кроме того, в подобных окказиональных антрополексемах ярче, чем в узуальных, эксплицируется результат креативной деятельности человека, обладающего свободой выбора средств познания и интерпретации реальности. Исследование прагматических созначений, актуализирующихся в окказионализмах, способствует пониманию личности и системы ее ценностных ориентации. Окказиональные антрополексемы, обладая емкостью семантики, свежестью формы, яркими коннотациями, реализуют в полной мере прагматические интенции автора. Оценочность антрополексем предполагает отношение автора высказывания, или субъекта оценки, к объекту оценки на основании системы ценностей, сложившейся в социуме.

2.4 Эволюция ценностей в немецком обществе и ценностно-ориентированные концепты современного немецкого дискурса

Повышение интереса к проблеме изучения ценностей происходит в период ценностных кризисов, ломки сложившейся системы и поиска новых культурных оснований и ориентации существования человека. Наряду с процессом трансформации аксиологических шкал при сохранении их иерархизированности как таковой, кризисные эпохи порождают также и идеи отказа от предпочтительности той или иной ценностной позиции.

Говоря о "переоценке ценностей" или о смене ценностных ориентации, следует иметь в виду не только процессы возникновения либо полного исчезновения каких-либо ценностей. Сами системы ценностей показывают, как правило, относительно устойчивый характер. Однако говорить о смене ценностных ориентации можно и тогда, когда в ту или иную сторону меняется интенсивность определенных ценностей, когда их значимость в обществе увеличивается либо уменьшается, либо когда меняется их иерархия.

В настоящий момент в современном немецком обществе ясно прослеживаются сдвиги в сложившейся системе ценностных ориентации, что выражается в несколько иной расстановке акцентов и приоритетов, чем многие привыкли считать.

Каждое общество располагает собственным набором ценностей и ценностных ориентации. Ценностные ориентации немцев - это в первую очередь самостоятельность, ответственность и независимость личности, которые, однако, очень тесно связаны с такими ценностями как "уважение закона и порядка" и "стремление к безопасности". Несмотря на кажущуюся со стороны стабильность этих ценностей, уже к началу 70х гг. 20 века были отмечены небывалые изменения в их иерархии, что фактически позволило говорить о кризисе ценностей населения, по крайней мере о тех, которые относятся к разряду «смысложизненных».

В 1967 году немецкими социологами был проведен опрос с целью установить, какие ценности родители хотели бы привить своим детям (Noelle-Neumann; Petersen 2001). Результатом опроса явился список из 15 основных качеств, без которых на тот момент было немыслимо достойное воспитание ребенка. Назовем основные из них: "вежливость и хорошие манеры", "порядок, чистота и опрятность", "экономность", "аккуратность и совестливость в работе". Уже через 5 лет, при неизмененной постановке вопроса, выяснилось, что ценности, которые на протяжении 250 лет считались для немцев незыблемыми прусскими добродетелями (upreufiische Tugenden»), а именно послушание, дисциплина и порядок (Gehorsam, Disziplin und Ordnung), не находят своего места в ментальносте нового поколения, в особености среди молодых людей не старше 30. Если в 1967 году 81% опрошенных посчитали важной ценностью "вежливость и хорошие манеры", то в 1972 таких было лишь 50%; аккуратное (на совесть) выполнение работы было важным в 1967 для 72% опрошенных, а в 1972 - лишь для 52%. Таким образом, произошла замена 3 основных ценностей на независимость, самоутверждение и наслаждение жизнью. Не случайно современное немецкое общество уже давно называется "Spassgesellschaft".

Подобная тенденция отмечалась вплоть до рубежа веков, а в начале 21 века дискуссия о возможной утрате немцами исконно немецких качеств выплеснулась на страницы прессы. Так, журнал "Der Spiegel" опубликовал в 2003 году в качестве основной темы 28 номера подборку статей под общим названием "Die neuen Werte: Ordnung, Hoflichkeit, Disziplin, Familie", выделяя при этом курсивом слово пеие, намекая на то, что многим представителям молодого поколения эти ценности неизвестны, по крайней мере в той степени, как они были привиты их бабушкам и дедушкам.

В качестве достаточно яркой на наш взгляд иллюстрации этого можно привести тот факт, что если зарекомендовавшая себя на протяжении столетий поговорка "Ordnung ist das halbe Leben" была продолжена писателем Людвигом Харигом (Ludwig Harig) в середине 20 века как "Ordnung ist das ganze Leben" (цит. no Bausinger, 2002, 81), то в последнее время ее заменила трактовка "Ordnung ist das halbe Leben, ich lebe in der anderen Halfte".

Если говорить о том, какими видят немцев представители других культур, то в первую очередь следует отметить, что как правило, немцев считают приверженными к порядку, бережливыми, законопослушными, трудолюбивыми и педантичными, при одновременном дефиците бескорыстия и духовных ценностей. Однако следует учитывать тот факт, что при формировании таких оценочных стереотипов главенствующую роль играют средства массовой информации и литература, так как большинство русских, например, никогда в жизни не общались с «живым немцем», и свое мнение о них могли составить после прочтения, например, такого литературного описания: «Во всех них (в немцах - прим. автора) есть что-то ремесленническое, чрезвычайно аккуратное, цеховое, педантское, все они любят стяжание, но хотят достигнуть денег честным образом, то есть скупостью и усердием, — это дает им их черствый, холодный, осторожный и бесстрастный характер» (Герцен, 1958, 263).

В связи с этим нам хотелось сказать бы несколько слов о немецких типажах (герои, чьи черты характера, внешности, поведения и приемы их подачи дублируются в разных произведениях разных авторов столь часто, что само узнавание типажа становится одним из условий адекватного восприятия героя и текста в целом) в русской литературе.

Так, например, мужской бытовой типаж «добрый немец» - это, как правило, второстепенный герой средних или преклонных лет; иногда житель германского городка, иногда обитатель Петербурга, Москвы или сельской немецкой колонии в России. Этот типаж связан с установкой на жизнеподобие и рассчитан на сличение с реальной жизнью, поскольку немцы были самым массовым слоем иностранного населения в России. Почти каждый русский житель столицы в своем повседневном быту, так или иначе, имел дело с немцами разных социальных рангов: от генералов на русской службе до сапожников и булочников. Соответственно, и в беллетристике социальный статус типажного немца весьма разнообразен: от высших государственных чинов до мелких ремесленников. Изображение этого типажа в России неизбежно влекло сопоставление, а нередко и противопоставление, немецкой бытовой ментальносте русскому духу и быту. Иногда это сопоставление выражено прямо: "Они любят точность..., а мы растягиваемся донельзя, и конец тот, что повеселясъ год - двадцать лет горюем" (Полторацкий, 1836, 89-90); они "упорствуют, а мы пренебрегаем; они трудятся неусыпно и без усталости, а мы готовы истратить весь свой пламень на один порыв и проленитъся потом всю жизнь" (Соллогуб, 1988, 96); или "Еще с двадцатилетнего возраста, с того счастливого времени, когда русский живет на фу-фу, уже Шиллер размерил всю свою жизнь" (Гоголь, 1966, 40).

Добрый немец, добрая немка - устойчивые словосочетания в русской беллетристике, как, видимо, и в повседневной речи тех времен. В слове добрый здесь первично не столько значение доброты, сколько - добротности. Добрый немец - основателен, аккуратен, опрятен, точен, принципиален, пунктуален, педантичен, честен, экономен, трудолюбив, расчетлив, хладнокровен, немногословен, знает себе цену, высоко ставит свое достоинство. Его жилище отражает эти же качества - оно представляет собой образец упорядоченности: "Немецкая улица, или Слобода, по наружному виду своему и по местоположению, могла называться истинною диковиною в России. Все дома будто с иголочки, все в разном вкусе... И все это как будто обсыпано деревьями: сады, садики... А какая мостовая!" (Кукольник, 1842, 141). Сама аккуратность жилища - уже показатель того, что здесь живет именно немец: "Он вошел в комнату, убранную очень опрятно, показывавшую, что хозяин был немец" (Гоголь, 1966, 35).

Кроме того, добрый немец - это честный немец. Последнее словосочетание - почти фразеологизм: "... ему, как честному немцу, очень совестно было смотреть...; ему, как честному немцу, сделалось немного совестно" (Гоголь, 1966, 37-38). Честному, "благородному немцу... дороже всего на свете - его достоинство" (Загоскин, 1898, 500); поэтому он важен, сдержан и немногословен, и как следствие немецкое хладнокровие, неторопливость в движениях и решениях обычно представляются в утрированном виде, вплоть до того, что "флегматик" и "немец" становятся синонимами: "Хотя он был флегматик и немец ..."(Гоголь, 1966, 40) или "Каждый немец - старик", "медленный, подробный" (Кукольник, 1843, 220); он бесстрастен, иногда - до полной бесчувственности: "Он с таким спокойствием и хладнокровием похоронил своих родителей, как будто насадил картофель" (Булгарин, 1836, 521).

Хладнокровие, неторопливость, немногословие и прочие свойства немецкого нрава, в том числе честность, благородство и доброта - все это следствия «немецкой расчетливой методы» (Полторацкий, 1836, 89): "Он готов был помочь в нужде соседу и приятелю - за шесть процентов в месяц под верный залог; не изменял слову, но и не обещал ничего, когда представлялась хотя отдаленная возможность самомалейшей потери... два раза в год угощал обедом своих приятелей, у которых обедывал также по два раза в год" (Булгарин, 1836,11 - 12).

«Совершенный» немец, в полном смысле всего этого слова таков, что "размерил всю свою жизнь и никакого, ни в каком случае, не делал исключения. Он положил вставать в семь часов, обедать в два, быть точным во всем и быть пьяным каждое воскресенье... Он положил себе в течение десяти лет составить капитал из пятидесяти тысяч, и уж это было так верно и неотразимо, как судьба, потому что скорее чиновник позабудет заглянуть в швейцарскую своего начальника, нежели немец решится переменить свое слово. Аккуратность его простиралась до того, что он положил целовать жену свою в сутки не более двух раз, а чтобы как-нибудь не поцеловать лишний раз, он никогда не клал перцу более одной ложечки в свой суп" (Гоголь, 1966, 40).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16